Слепухин Юрий Григорьевич - Частный Случай
Юрий Григорьевич Слепухин
Частный случай
Повесть
Повесть "Частный случай" посвящена работе чекистов в наши дни.
Глава 1
Работа ему нравилась, она понравилась ему сразу, как только его
привезли сюда и разъяснили будущие обязанности; пока не оформили
окончательно, он даже просыпался по ночам - боялся, как бы не передумали.
Нет, не передумали, оформили. Это было удачей, большой и едва ли не
единственной за последние годы его жизни, когда все как-то шло вкривь и
вкось.
Самым приятным в новой работе было то, что ее, в сущности, нельзя даже
было назвать работой. Чистить после снегопада дорожки, топить печи - дрова
еще в лета напилены, наколоты и сложены в громадные, запасом не на один
сезон, поленницы - какая же это работа? Люди дачами обзаводятся нарочно для
того, чтобы приехать на выходные, заняться этим же самым, а ему за
удовольствие платят еще и зарплату. Не ахти какую, правда, - за вычетом
тридцатки, которую он ежемесячно отправляет драконидам, остается
только-только. Но много ли ему надо? Он всегда был неприхотлив в еде и
одежде, неприхотлив до нелепости (сам это признавал), даже когда жил еще у
тестя и дракониды безуспешно пытались сделать из него человека (были даже
куплены финские джинсы за полтораста целковых и замшевый пиджак со
златотканым лейблом на подкладке), все их усилия пропадали втуне, он
предпочитал штаны сиротского цвета, приобретенные в "Рабочей одежде", а
любимым его лакомством оставался холодец по 90 копеек. Был еще по 56, но там
попадалась щетина. Холодец он позволял себе и теперь - если не выходил из
бюджета.
В пятницу вечером на базу начинали съезжаться лыжники, и утром в
субботу он, выдав инвентарь, накачав воды в верхний бак и растопив "титан",
уезжал электричкой в Питер.
После недели, проведенной в лесной тишине и безлюдье, коммуналка в
старом доходном доме на Малом проспекте Васильевского острова казалась еще
гаже обычного, а его персональная жилплощадь - пенал в 8 квадратных метров,
с дверью и окном в противоположных торцевых стенах - более чем когда-либо
напоминала тюремную камеру. Окно, правда, было довольно большое, но выходило
оно во двор, и начиная с октября приходилось даже днем работать при
настольной лампе. Слева от двери стояло обшарпанное пианино, за ним вдоль
длинной стены - самодельные книжные полки почти до потолка; справа,
соответственно, узкая солдатская койка и письменный стол, на котором
громоздился "Ундервудъ" - старый, черный, с облупившимися золотыми
виньетками, чем-то (возможно, степенью обветшания) схожий с пианино.
Конец недели, или, как теперь говорят в хорошем обществе, уик-энд, он
проводил в пенале, почти никуда не выходя. Приехав, обзванивал знакомых,
кого удавалось застать дома, и садился перепечатывать написанное за неделю.
Можно было бы перевезти на базу и машинку, но там от станции добрых сорок
минут пешком - страшно подумать, тащить этакую дуру. Мало что весом в
полпуда, так еще неудобная, неухватистая, рычажки да колесики торчат во все
стороны - такую только и можно в одеяло какое-нибудь узлом да на спину. Нет,
не донести. Если бы что-нибудь напечатали, он купил бы новую, портативную -
югославскую "Де люкс" или, на худой конец, "Любаву". Дал себе зарок: из
первого же гонорара. Дело не в том, что не было денег, - на экстренную
покупку всегда можно заработать, там в поселке часто спрашивают - не знает
ли кого, чтобы пришел летом поработать на участке, обкопать яблони, забор
починить, траншею выкопать под трубы. Десятка в день о